Казалось, что крик Барбары, или точнее просто громкий голос, которым сопровождались брошенные ею слова, были брошены куда-то прочь, в пустоту, но не совсем самому Дику. Разве он её не уважал? Думал ли он, что он её не уважал? И почему помощь и уважение для неё шли порознь и не могли идти нога-в-ногу? Грейсон не знал. Как и не узнал тех "многих причин", по которым они должны были расходиться, расставаться. Может быть, он был слишком глуп, чтобы понять, но сам догадаться он однозначно не мог. Да, он мог крикнуть ей в ответ слова, отрицать все сказанное. Но разве эти слова возымели бы вес? Разве это что-то изменило?
Он не мог ей сказать то, что она хотела услышать. Он не мог ей сказать, что она права, что ей надо уезжать, что он её поддерживает, а им надо расстаться. Максимум, который он мог сделать - это удовлетворить её пожелание отпустить её, как бы больно это ни было. Но ради чего? Зачем это было нужно ей? Стоило ли оно того? Не зная причин, он мог лишь надеяться, что всему этому была достойная причина.
Что было лучше для него - знать причины или не знать, Дик не смог бы ответить наверняка. Он мог бы лишь догадываться, что какие бы причины не назвала Барбс, он бы попытался либо переубедить её в их несущественности, либо же исправить ситуацию какими-то поступками, попросив её дать ещё один шанс. Ну а теперь - теперь, не зная этих причин, все, что ему оставалось, это нарисовать их самому в своей голове, занявшись бессмысленным самокопанием, которое могло привести его совершенно к другим выводам, не имеющим не только никакого отношения к реальности, но и к умозаключениям Барбары. И все же он считал, что лучше бы он знал правду, чем был оставлен в неведении. Это было бы шагом навстречу решения проблемы, а не попыткой закрыться от неё. Молчание Барбары же свидетельствовало об обратном.
- Спасибо, Дик... это очень важно для меня... - последние слова Барбары, которые услышал в ответ Дик, разворачиваясь к выходу, как он перед этим и сказал.
Грейсон на мгновение замер, пытаясь что-то найти в этих словах. О важности, об уважении и понимании. О том, где же он так оступился, что дал понять обратное - что не понимал её и не уважал. Где был тот самый прокол, который стал камнем преткновения.
- За все самые непреодолимые желания рано или поздно приходится платить... - подумал про себя Дик, забирая свою маску с полки над камином.
Что же было столь важным? Что он уступил её тяге к пониманию, уважению и необходимости принимать самостоятельные решения, их отношениями? Что он сумел набраться сил сказать, что отпускает её? Что же было на самом деле важнее их чувств друг к другу? Если судить по сказанному, то что-то все-таки было и он, очевидно, стоял на её пути.
- Я надеюсь... - произнес Дик, повернувшись к ней на пару секунд.
Он надеялся, что это что-то действительно было очень важным для неё. Хотелось, чтобы так было хотя бы.
Он хотел прямо сейчас провалиться куда-нибудь под землю, так что бы развеяться будто ветер, рассеяться как туман, или громко зазвенеть, как гром и затихнуть не оставив и намека своего присутствия. Просто хотелось куда-то слинять и поскорее. Или хотя бы просто поскорее убежать со всех ног. Только Грейсон знал, что это было совсем плохо, поэтому сдерживаясь со всех сил прошел не быстро обратно в коридор, за которым вскоре закрылась потайная дверь, уходящая в книжный шкаф. Дверь автоматически закрылась за ним через пару секунд, оставив Барбару наедине с самой собой.
Грейсон не помнил, как спустился вниз, но оказался уже вскоре в Бэт-пещере, у одного из висящих зеркал. Пронзающий взгляд Дика был направлен на самого себя, который явно был не в лучшем расположении духа. В голове крутились мысли о том, что же стало причиной их разрыва в этот раз. Да, это уже был не первый случай, но каждый казался последним, за которым уже не настанет новый день, новое будущее, новое начало. Догадки в основном крутились вокруг него и самой Барбары. Ему казалось, что все шло нормально, особенно после их вылазки в казино. Единственное, что застопорило его планы было исчезновение Брюса, а затем и последующая операция в Бель Рив, откуда и началась сущая дичь. Он вспомнил их танец в ресторане, вспомнил, как они встретились с Куртом и Диной в Башне. Вспомнил, как потом поспешил за Барбарой через всю тюрьму. Стало обидно. И как ни странно, обидно за себя.
Она говорила, что ей не нужна была помощь, что ей нужно было уважение. Но почему Дику казалось, что все с точностью до наоборот? Может быть, причиной была какая-то неудачная шутка, или же то, что он слишком сильно старался принимать участие в её жизни, принимая какие-то решения? Дик особо-то не сказал, что он настолько сильно давил на неё, как она сказала. Ему не хотелось даже думать, что он давил на неё. Это было бы последним, что пришло бы в голову. Он лишь желал, чтобы все исправилось, или сам все поменять, чтобы не было конфликтов. Хотелось, чтобы сейчас ему сказали «я тебя не брошу, я тебя разыграла, вон камера, сейчас выложим в ютуб», как это сейчас делают многие видеоблоггеры.
Голова гудела так, словно там происходила Хиросима и Нагасаки. Только если обычно такая боль вызывается большим количеством употребляемого алкоголя, что сопровождается легким и веселым состоянием, то сейчас было абсолютно пусто внутри. Очередной провал. Очередная неудача. Черная полоса никак не прекращалась, и казалось, что хуже уже некуда. Но каждый день давал такой пинок под зад, что на ум приходила мысль "ну и что на этот раз?".
Был ли это страх любить? Было ли тут что-то другое? Мысли роем атаковали Дика с такой бешенной скоростью, что он не успевал перебирать варианты. Может быть, он не придал значение чему-то важному, что коснулось Барбары. Может быть, он забыл какой-то день, памятную дату? Может быть, она нашла кого-то другого? Может быть, все было проще, чем он думал, а может сложнее. Но поверить в то, что проблема была лишь в одной только компании в Бернсайде Дик не мог - тогда разговор был бы совсем другим. Тогда не было бы ни криков, ни слез, они бы решили вопрос легко и быстро.
Дик не заметил, как его руки затряслись от злости и отчаянья, как через мгновение он просто напросто пробил зеркало кулаком, разбив его на мелкие осколки, полетевшие вниз на каменный пол и в умывальник, у которого он стоял. Ему было противно смотреть на себя, на маску, которую он успел одеть на себя. И он не знал, как совладать с самим собой в подобных ситуациях. Казалось, что весь мир обернулся против него и решил посмеяться. Это была настоящая комедия, состоящая из трагедии, умноженной на время.
